Орлёнок-орлёнок)

В раннем детстве я была уверена, что рано или поздно окажусь в капиталистических застенках и меня будут пытать, чтобы выведать военную тайну, или чего-то в этом роде, какой-то великий советский секрет. А я ужасно боялась даже уколов, до бледной немощи, а ведь мне непременно будут загонять иголки под ногти, так я полагала, или ещё чего похуже. И я мучилась угрызениями совести, что не выдержу и выдам военную тайну, а мне хотелось быть как Орлёнок, или Мальчиш-кибальчиш, так же гордо стоять в разорванной окровавленной рубахе на косогоре под высоким ясным небом и бесстрашно смотреть на дула винтовок, поскольку именно так меня должны были бы расстреливать, но я переживала, что вдруг расплачусь, или вообще описаюсь, начну захлебываясь соплями умолять о пощаде, в общем, проявлю малодушие, унижусь перед буржуинами, и опозорю СССР, и буду проклята навеки советским народом как предатель Родины.
Эти муки о пытках, застенках и военной тайне посещали меня периодически, и я всё искала выход, как же бы мне так не сломаться и выдержать, а однажды лет в десять, когда потеряла сознание в кабинете забора крови из пальчика, очнувшись, очень обрадовалась: в застенках врага, меня едва чуть кольнут и я сразу отключусь, и дальнейшие пытки не почувствую, и соответственно не выдам нашу тайну им. Как же обрадовалась я, совершив это открытие, буквально возликовала и муки по поводу пребывания в застенках меня попустили, но, правда, однажды я подумала: а вдруг враг наврёт и скажет нашим, что я выдала военную тайну, а я на самом деле не выдала, и наврут, что я плакала и просила о пощаде, и всё такое, и вот этот факт был ещё ужаснее, чем мысли о предстоящих пытках. Вроде и не сломалась, и не выдала секрет, а никто об этом и не узнает, и будут думать противоположное...
И стоит ли тогда терпеть? Я, конечно, решила, что всё равно не выдам, но в душе появился неприятный отпечаток. Всё же таки, хочется как-то, чтобы кто-то знал, что ты была молодцом, а не просто геройствовать втихомолку и бесславно.